Женщины страстно любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано.(с)
Название: Арка Смерти. Часть 1. Дементор
Автор: elsiss
Бета: 2524104_aka_ alia
Размер: миди, 4774 слова
Пейринг/Персонажи: Сириус Блэк, Люциус Малфой
Категория: джен
Жанр: мистика, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: АУ
Краткое содержание: Теперь Сириус Блэк знает, что скрывается за Аркой Смерти. Но нужно ли ему это знание?
Размещение: запрещено без разрешения автора. Вторая часть размещена тут
Сириус уже плохо отдает себе отчет, где реальность, а где его воспоминания. Видения проносятся вспышками...
Вот они с Джеймсом и Ремусом сражаются с целым отрядом Пожирателей.
— Инкарцеро!
Вспышка.
Вот он закрывает Гарри от Малфоя, который всячески пытается добраться до крестника.
— Ступефай!
Вспышка.
Джеймс отвлекся на появившуюся из ниоткуда Беллу.
— Экспеллиармус!
Вспышка.
Люциус целится в Гарри. Сириус не успевает переключиться так же быстро, как всплывающие в сознании картинки, и кричит, пытаясь предупредить об опасности:
— Джеймс!
В тот же миг в него прилетает какое-то мощное заклятие, откидывая его назад. Грудь раздирает от боли, но на волне адреналина он ее едва чувствует. Зная, что другу грозит опасность, Сириус пытается восстановить опору под ногами, но ее нет. И он падает. Падает, падает, падает в вязкую бесконечность сумрачного холода. На миг перед глазами возникает радостная физиономия дорогой кузины с маниакальным оскалом. Мелькает растерянное лицо Джеймса… Нет, все-таки Гарри. И полный ужаса и странного сожаления взгляд Люциуса Малфоя, губы которого беззвучно произносят какое-то заклинание. Тонкая серебряная нить энергии устремляется в его сторону, но… ничего не происходит. И лишь едва видимая, ветхая от древности серая вуаль слабо колышется над проемом Арки, отрезая все звуки мира, оставшиеся с той стороны.
А он все продолжает падать.
Темная вязкая пустота медленно поглощает его. Он уже не видит реальности. Перед глазами бешеным калейдоскопом проносятся картинки его жизни. И чем глубже он погружается в окружающую его тьму, тем менее четкими и понятными они становятся. Черный колодец с клубящимися завихрениями такого же мрачного, жуткого тумана засасывает его. Крик застревает в горле, обожженном могильным холодом, и изо рта вылетает только едва заметный на темном фоне пар. Тело корежит и ломает, но окружающая стужа скрадывает боль, полностью притупляя чувствительность. И он уже не ощущает ни рук, ни ног, да и себя тоже. Где-то наверху этого чудовищного водоворота осталось светлое пятно его воспоминаний, которое с каждой секундой — или вечностью? Он перестал чувствовать время — становится все меньше и меньше. И вот уже заволокло черным туманом память, и невозможно вспомнить кем он был, да и был ли где-то и когда-то или сразу стал порождением этой всепоглощающей темноты.
Постепенно далеко над головой исчезает последний проблеск света его прошлой жизни. И мрак становится его второй сущностью, его домом и колыбелью.
Он ничего не видит, но внезапно ощущает, что не один здесь. В окружающей его непроглядной мгле присутствуют и другие. Их много. Возможно, сотни таких же, как он, а может быть, совершенно других. Но все они — существа без прошлого и без будущего, приговоренные вечно мерзнуть в жестоких объятиях холода породившей их тьмы. Они суетятся, бестолково мечутся, вероятно, в попытках согреться. Так же как и он. Такие же замерзшие, такие же безликие…
В этом пространстве, словно застывшем в межмирье, времени нет… и жизни тоже нет. Что такое жизнь? Это слово не вызывает у него никаких эмоций. Есть только существование, вечное существование в тисках бесчувственной стужи, царящей вокруг.
В какой-то момент окружающая тьма неуловимо меняется. Она колышется, обжигая и без того измученных холодом существ, и чуть расступается, обдавая слабой волной далекого и такого манящего тепла.
И он вдруг ощущает, что кто-то зовет его… их… Зовет туда, где мир наполнен энергией, которая согреет, где нет этого могильного холода, но есть жизнь с ее призрачной надеждой на спасение и комфорт.
Он устремляется на этот зов, так же как и его невидимые соседи. Призывающий мысленно обращается к каждому из них и ко всем вместе. Он называет себя их Родителем, хотя пока не совсем понятно, что это означает. Но ради него, ради того, кто простирает над ними свою заботу, кто обещает щедро одарить источниками тепла, они готовы на все. Лишь бы вновь не оказаться в черном стылом безмирье.
Окружающее пространство вихрится, кружится, и их с собратьями выталкивает в какое-то странное место, оглушающее множеством новых звуков и ощущений. Вместе с этим в голове появляются сведения о новом мире, в котором они теперь могут существовать. Это Родитель делится с ними информацией, заботясь, чтобы его творения не чувствовали себя новорожденными личинками.
От ментального удара он временно теряет ориентацию, а когда приходит в себя, то пытается осмотреться. Вокруг так же растерянно оглядываются его собратья и клубится холодный туман, но на сей раз намного более светлый. Снизу просматривается огромная рокочущая масса. Кажется, это море, о котором чуть ранее сообщил им Родитель. В нем изредка мелькают небольшие искорки энергии каких-то существ, манящие своим живым теплом. Но они такие крохотные, что вряд ли смогут надолго согреть хотя бы одного из них. Впереди возвышается темная громада замка, где им предстоит продолжать свое существование, откуда, из самого сердца, идет зов Родителя, с нетерпением ждущего своих новых творений.
Азкабан. Странное и непонятное слово. Но отныне именно он должен стать их вместилищем. Привыкшие к абсолютной тьме межмирья, глаза с наслаждением впитывают смену картинок. И особенно — таких манящих ярких вспышек энергии живых существ, обещающих спасти от вечного холода, собранных Родителем в замке для их питания,.
Энергия магов. Он уже любит ее, еще ни разу не попробовав. Ведь она даже издалека кажется теплой и живительной.
Не обращая внимания на невнятные тени своих собратьев, парящих вокруг, он устремляется к замку, с удивлением отмечая скорость, с которой может передвигаться. После черных туманов межмирья необъятные горизонты и просторы этого мира пьянят. Его собратья, ненадолго зависнув над холодной, темной массой воды, бросаются за ним туда, где так маняще мерцают огни живительной энергии.
На подступах к замку их встречает посыл Родителя. Теперь кроме знаний об окружающем пространстве он вкладывает в их головы непреложные правила, пользуясь которыми они смогут бесперебойно подпитываться энергией магов. Азкабан отныне становится их обителью. Там они могут вдоволь насыщаться теплом заключенных, собранных в его стенах. И лишь одно условие ограничивает их свободу: без особого разрешения Родителя ни у кого из магов нельзя забирать все тепло до последней капли. Ни в какой ситуации! Только имея особое распоряжение, можно позволить себе выпить мага до дна. В случае же нарушения этого правила провинившегося ждет ссылка обратно в темное и ледяное безмирье — пространство, из которого их так милостиво вызволили.
В замке они разлетаются по коридорам, отыскивая для себя источники тепла. Это… приятно. Стоит втянуть в себя толику энергии мага, как холод тут же отступает. Только, увы, ненадолго… Опьяненный открывшимися возможностями, он не сразу замечает этот странный факт. Перемещаясь от мага к магу, он впитывает их энергию, приправленную эмоциями, пытается определить, чем они отличаются и кто приятней на вкус.
Постепенно азарт и первичная эйфория сходят на нет, и он вдруг отчетливо понимает, что сколько бы ни забирал тепла у живых существ замка, этого все равно ничтожно мало для того, чтобы согреться. Жалкие крохи не задерживаются в его груди надолго. Они быстро исчезают, истаивают парами тумана, вынуждая вновь и вновь подпитываться, но уже без прежнего удовольствия от процесса. Его окутывает безразличие, словно он все еще находится там, в темных недрах безмирья.
Он замечает, что после многочисленных подпиток энергия магов тускнеет и начинает утекать из тел в окружающее пространство, пока их свет не гаснет окончательно. И когда затухает последняя искра, они просто пропадают из его поля зрения, сливаясь для него с темным камнем замковых стен. Они прекращают свое существование, становясь не более чем пустой ледяной оболочкой, лишенной крупицы тепла.
А еще чужая энергия приносит с собой какие-то непонятные картинки, мелькающие в сознании и выглядящие слишком ярко и резко на фоне привычного серого мира с редким вкраплением вспышек аур живых существ. От этих странных образов хочется скорее избавиться, и, как только тепло покидает его тело, они тоже пропадают, тут же забываются до появления новых.
Существование среди серых стен Азкабана в итоге мало чем отличается от жизни в том темном пространстве, где мерзлый холод превратился в бесконечную вечность. Моменты апатии перемежаются мгновениями, когда можно отхватить чужой, так приятно согревающей энергии. Но и это не приносит изначального удовольствия. Времени вновь нет… Оно тянется густой патокой от подпитки до подпитки, потом резко ускоряется, пролетая искрой в бесконечности бытия, и вновь растягивается нескончаемым жгутом после того, как выпитая энергия покидает тело. Неодолимый холод и невозможность полностью согреться даже при помощи чужой энергии делают его озлобленным. Может, и не только его, но ему нет дела до других сородичей. Так же как и им друг до друга. Лишь Родитель, который заботится о них и позволяет хоть немного согреться, лишь он важен настолько, чтобы обращать внимание на его распоряжения и приказы. Впрочем, этой своей властью Родитель не злоупотребляет.
Часто, впитывая кусок живой энергии, хочется забрать ее у мага полностью, чтобы его свечение погасло. Почему-то кажется, что это подарит хоть немного тепла, даст возможность наконец согреться и никогда больше не ощущать изнуряющего холода. Но от таких поступков удерживает осознание того, что Родитель подобное запретил и будет недоволен нарушением установленных правил.
Монотонное существование длится и длится, ровно до тех пор, пока однажды в одной из верхних камер замка, куда их пускают нечасто, он не натыкается на необычного мага. Он не может видеть его — их глаза не различают ничего, кроме энергетических потоков, — но тот буквально искрит. Его аура светится намного ярче, чем у других, и даже странно, что никто из его собратьев еще не выпил этого удивительного коктейля. Потому что попробовать невыносимо обжигающей энергии хочется нестерпимо.
И он не может удержаться… Пробует. Первый же глоток приносит небывалую эйфорию. Он невольно воспаряет под потолок, не в силах справиться с охватившим его невиданным удовольствием. Однако спустя несколько мгновений на смену этому невероятному чувству насыщения приходит боль. Сводящая с ума, раздирающая нутро боль, которую приносит поток воспоминаний, летящий перед глазами. Происходит что-то странное: образы намного ярче, чем обычно, и очень мучительны.
Не в силах справиться с внезапной вспышкой боли, он быстро перемещается в самые темные уголки замковых подземелий, подальше от странного мага. Там, скрывшись от всех, он с дикой яростью и отчаянием рвет себя в клочья, стремясь выкинуть эти картинки из сознания и памяти и хоть как-то избавиться от мучительных ощущений. Но ничего не помогает. Болит не омертвевшая плоть. Болит что-то, чему он не может найти объяснения и названия.
Он не знает, сколько времени проводит в непроглядной темноте и могильном холоде, от которых уже давно отвык. Постепенно боль утихает, и приходит понимание, что энергия этого мага все еще слегка согревает его изнутри и, несмотря на отголоски боли, не иссякает до конца, как бывало всегда после подпитки. И эйфория… Испытанная в первые моменты эйфория до сих пор туманит разум и доставляет мучительно-болезненное удовольствие.
Первой осознанной эмоцией, охватившей его после того, как будоражащие ощущения немного успокаиваются, становится страх. Страх, что он нарушил приказ Родителя и неосознанно выпил живое существо полностью. Но по ментальной связи не ощущаются недовольство, злоба или какие-то другие признаки гнева создателя. Следующая волна страха — того чувства, которого он никогда прежде не знал, или… забыл? — связана с самим необычным донором. Ведь если он выпил его энергию полностью — а как иначе объяснить, почему она до сих пор его греет? — то никогда больше не сможет испытать подобной эйфории, пусть и сопровождающейся последующей болью. И это пугает гораздо сильнее, чем предполагаемый гнев Родителя.
Сорвавшись с места, он вновь устремляется туда, где оставил свою деликатесную находку.
Однако волнуется он зря. Маг на месте и вполне себе жив. И, судя по цвету ауры, испытывает удивление вперемешку со страхом. А наполняющая его энергия, кажется, с каждым мигом становится все притягательней и ярче. Не в силах удержаться он опять глотает этот удивительный нектар, чтобы вновь воспарить в эйфории и, чуть позже, когда картинки чужой жизни ворвутся в его голову, испытать сильнейшую боль.
Спешно спустившись вниз, он пытается сдерживать себя, чтобы не вернуться к захватившему все его мысли магу. А в его сознании поселяется необъяснимый страх. Страх потерять. И страх обрести.
Вскоре он ловит себя на том, что думает недоступными ему ранее категориями и размышляет о вещах, которые никогда за все свое существование не видел. Картинки-воспоминания, что приносит энергия донора, не растворяются в недрах памяти, как при подпитке от других живых. Благодаря своей четкости и насыщенности они долго еще мелькают перед его внутренним взором, вызывая новые, не испытанные доселе чувства, которым он не сразу может найти объяснение. Лишь со временем подходящие слова всплывают в памяти, словно маяки из давно забытого прошлого. Но он знает, что в его прошлом кроме холодного темного небытия ничего нет. Однако ощущает. Ощущает печаль. Горечь потери. Сожаление. Любопытство… Все это чуждо его природе. Существа вроде него не могут испытывать ничего подобного. Но он почему-то испытывает. Это вносит раздрай в его мерное бытие. Однако ему нравится, и вновь забывать эти эмоции он не намерен.
Все это подталкивает его возвращаться вновь и вновь, чтобы насытиться энергией своего необычно щедрого Донора, даже запах и цвет ауры которого слишком отличаются от прочих магов.
Он старается не злоупотреблять, бороться со своей тягой, приближаться к своему персональному Донору, как можно реже. Но понимает, что проигрывает сам себе. И вместо того, чтобы ограничивать свои визиты, приходит все чаще и чаще.
Он уже привык к невыносимой боли, что рвет его в клочья. И как одержимый вновь и вновь жаждет испить этой необычной энергии, несущей в себе бездну тепла и целый ворох воспоминаний.
Последних становится все больше. И в один совсем не прекрасный момент он понимает, что это воспоминания не Донора, а его собственные. В сотый, а может быть, и в тысячный раз просматривая мелькающие перед взором — который не может четко различать окружающий мир и способен видеть лишь энергию или ауры живых существ — картины, он понемногу учится их систематизировать.
Старинный, мрачный особняк. Он наводит странные чувства… ностальгию, сожаление и злость.
Облик пожилой, затянутой в черное женщины, с недовольством взирающей на него сначала при жизни, а потом из приклеенного к стене портрета.
Лохматый парень в очках. И всегда рядом с ним еще один, забитый и зажатый, со шрамами на лице. Рыжая девчонка, явно пара очкастого. Эта троица как правило весела и зачастую совершает какие-то странные, не поддающиеся логике поступки с не всегда хорошим исходом. Носатый бледный юноша, смотрящий на него с отчаянием и каким-то звериным оскалом человека, доведенного до края. И еще один… мелкий, вертлявый и неприятный, вызывающий почему-то сильнейшее отвращение.
Иногда перед мысленным взором мелькает Азкабан, словно он когда-то и сам был его живым обитателем. И дементоры… — о, теперь он знает, как их называют маги, — дементоры, которых он до умопомрачения боялся.
Позже в воспоминаниях появляется седой длиннобородый старец и худой зеленоглазый мальчишка — точная копия очкастого парня (за исключением глаз, явно доставшихся ему от той рыжей вертихвостки). Облик мальчишки почему-то всегда вызывает бурные эмоции, сильнейшие из которых — сожаление и раскаяние.
Он не до конца понимает в связи с чем возникают чувства к тому или иному персонажу воспоминаний, но не может бороться с ними. Иногда он как драгоценности перебирает все картинки с участием худенького мальчика.
Гарри — в один момент подбрасывает сознание. Его зовут Гарри.
Впервые с того момента, как он появился в этом мире из темной бездны, его обуревают ярость и отчаяние. Хочется уничтожить страшное изуродованное тело, которое в момент перерождения — теперь он начинает понимать и медленно осознавать это — утратило не только память и способность нормально видеть, но и возможность говорить. Дементоры не нуждаются в звуках. Между собой они не общаются, а живые источники энергии — попросту пища — такой чести и не заслуживают. Они всего лишь еда. Как свиньи или куры, дающие магам силу и жизненную энергию.
Хочется выть, орать, скулить от осознания того, кем он стал по прихоти судьбы. А еще хочется выяснить у любимого Донора, что произошло, почему он переродился в теле этого жуткого существа. Но как он ни бьется внутри своего искореженного трансформированного тела, из того, что люди привыкли называть ртом, не вылетает ни единого звука кроме жуткого хриплого дыхания.
Разозлившись на то, что эти мысли не дают ему обрести прежний покой и безразличие, истратив все свое терпение, он плюет на все запреты и правила Родителя и отправляется к своему Донору. Злость... В кои-то веки не хочется умопомрачительно-теплой энергии и новой порции эйфории. Есть лишь какое-то остервенелое желание выпить его до дна, несмотря на угрозу провести остаток существования в могильной стуже безмирья. Желание наказать за то, что заставил мучиться, вынудил все вспомнить, за то, что обретенные воспоминания не могут вернуть прежней жизни, но поглощают все прочие чувства.
На подходе к клетке Донора — камере, поправляет он себя, — его догоняет послание Родителя. Тот созывает всех дементоров в недра замка. Проигнорировать ментальный приказ он не может, и запланированная месть временно отходит на второй план.
Они собираются глубоко-глубоко под поверхностью, в самом сердце Азкабана. И их очень много: сотни, может, больше. Они медленно кружат вдоль толстых стен, сливаясь в сплошной поток колеблющейся черноты. Вдруг одна стена сдвигается, открывая огромный зал, площадь которого сравнима с площадью подножия замка.
Даже измененным зрением видно, что стены зала оплетены тончайшими нитями. Паутина — неожиданно приходит на ум незнакомое слово. Каждая из этих нитей слегка светится энергией и ведет к большому постаменту, который занимает… какое-то существо. Оно сияет перед глазами как огромный, яркий, словно солнечный диск, сгусток энергии. Практически тут же он понимает, что это и есть Родитель.
Вплывшие в зал дементоры кружат у возвышения, словно… в танце? И он чувствует, что тоже не может противиться магии этого места и желаниям создателя и тоже движется вместе со всеми, отдавая ЕМУ всю собранную энергию до капли. Сейчас он отчетливо видит своих собратьев. Они завороженно плывут вокруг постамента и почему-то напоминают ту клубящуюся мерзлую тьму, которая породила их. Наконец, движение замедляется и вскоре все неподвижно застывают, стараясь не пропустить ни одной мысли, что передает им Родитель.
А Родитель сообщает, что заключены новые договора и правила меняются. Теперь они вольны покинуть замок, за пределами которого существует несметное множество живых существ. Увы, ограниченного количества магов в Азкабане не хватает, чтобы все смогли насытиться вдоволь. Но там, в большом мире, энергии будет запредельно много и все его дети согреются навсегда.
«Я отпускаю вас в большой мир! — раздаются в голове его слова. — Там, в благодарность за это, вы должны будете подчиняться воле моего наместника, потому что сам я, увы, не имею права покидать замок. Но я призываю вас не забывать, кто на самом деле ваш Родитель и Создатель! Мы с вами все равно неразрывно связаны навеки!».
Перед мысленным взором мелькает картинка, посланная Родителем: темная, совсем не аппетитная аура лича, который становится их приемным отцом, пока не придет время вновь возвращаться в замок.
Черное море дементоров вокруг возвышения мерно колышется и затем устремляется прочь из зала. И он следует за собратьями словно загипнотизированный. В мыслях мелькает лишь готовность принести пользу и послужить на благо Родителя. Он, как и все они, ощущает странный трепет от того, что может оказаться полезным.
А потом приказ Родителя отходит на второй план. Несвойственное чувство радости приводит его в себя и он вспоминает, что здесь, в Азкабане, по-прежнему остается тот, кто виновен во всех его бедах.
Медленно отделившись от остальных собратьев, спешащих прочь из замка, он слегка отстает и, развернувшись, устремляется в камеру к своему проклятию — любимому и горячо ненавидимому Донору.
Тот ведет себя как-то беспокойно. И это беспокойство яркими искорками подсвечивает его и без того ослепляющую ауру, заставляя метаться по камере в отличие от привычной уже безразличной отрешенности.
Вдруг его энергетическое поле прошивает красная молния. Гнев? Впервые за все время Донор испытывает гнев?
Но когда манящая, незабываемая аура светится так близко, ему становится безразлично, что ощущает Донор. Он плавно приближается, фиксирует тело и привычно уже втягивает свою обычную дозу тепла. Но сегодня что-то не дает ему вовремя остановиться. Возможно, осознание того, что теперь он вряд ли когда-нибудь еще сумеет насладиться этим божественным нектаром. Жизнь магов быстротечна и силы их ограничены, а его впереди ждет неизвестность и новая служба. А возможно, то, что он замечает на ауре своего Донора печать, которая принадлежит наместнику Родителя.
И это почему-то злит.
Не задумываясь о своих действиях, он снова тянет энергию, с трудом удерживаясь, чтобы не взлететь от распирающего его изнутри тепла к потолку. Ибо это значит — разорвать контакт.
Его отрезвляет боль. Лишь она не позволяет забыться настолько, чтобы выпить Донора до капли. Но видимо в этот раз он берет слишком много. Воспоминания врываются лавиной.
Друг Джеймс и его жена Лили, их малыш Гарри, Ремус, отражение огромного черного пса в водной глади, Гарри, повзрослевший и отчитывающий его за что-то.
Бой в каком-то мрачном зале с возвышающейся по центру странной аркой, завешенной таким знакомым плащом.
И, напоследок, лицо красивого светловолосого мага с длиннющей роскошной шевелюрой. Его полные какого-то необъяснимого сожаления глаза, и губы, шепчущие что-то… Едва заметная серебристая вспышка, слетающая тонкой нитью с кончика его палочки и впивающаяся в грудь в тот момент, когда он опрокидывается за завесу Арки и... чернота.
Когда калейдоскоп воспоминаний немного успокаивается, он обнаруживает себя в заброшенном углу подземелий, рвущим грудь и в остервенении царапающим стены. Постепенно вместе с картинками, мелькающими перед взором, ослабевает и боль и, наконец, когда она совсем отступает, он чувствует, что может нормально передвигаться.
Выбравшись из замка, он прислушивается к ощущениям и быстро устремляется туда, где ждет наместник Родителя и где сейчас должны находиться остальные собратья.
Время на службе у лича тянется медленно, хотя и оно и более насыщено событиями, чем в замке. Но его ход по-прежнему ни на что не влияет. Он не знает, как долго уже находится вдали от Азкабана и своего деликатесного Донора. Но, несмотря на это, зависимость от его энергии не проходит. И чем больше утекает времени, тем тяжелее бороться с желанием пойти против всех приказов и вернуться в замок.
Каких-то сложных заданий им не поручают. Иногда приходится пугать магглов — живых существ, чья энергия согревает в разы слабее магической. Они отличаются друг от друга, как солнце от луны. Эти сравнения возникают сами собой, из сложенных на дно памяти воспоминаний о прошлой жизни. Образы-картинки этих небесных светил, как оказалось, ему хорошо знакомы. Только нынешнее его тело не приспособлено видеть то, что не обладает живой энергией. А солнце для него — для всех них — пусть и не губительно, но его прикосновения весьма неприятны.
И в который уже раз ему приходится признать, что их опять обманули. Да, здесь, вдали от замка, живых существ для подпитки намного больше, но и его собратьев немало. Им нечасто разрешают покидать отведенную территорию и, тем более, насыщаться от любого живого существа, а потому в итоге их рацион лишь немного лучше, чем в Азкабане, особенно с учетом запрета подпитываться теплом тех, кто носит на себе печать лича. Впрочем, этих он и сам не хочет. Нет, он не брезгует энергией маггла или мага, потому что вечный холод изнуряет, особенно — после привычного тепла, поступавшего от его Донора. После него энергия прочих живых существ кажется пресной и почти не греющей.
Со временем он становится более беспокойным. Без новых воспоминаний, без привычной эйфории и тепла очень некомфортно. И он уже не представляет, как сможет и дальше выдерживать пытку разлукой и как существовал без этого прежде.
Неизвестно, сколько бы он еще смог вытерпеть, но его с группой собратьев отправляют с очередным заданием на побережье.
Маги, отмеченные наместником, уже давно на месте. У них какая-то своя, неясная ему миссия. Но ему все равно, чем они собираются заниматься. Его с невероятной силой тянет в замок, который, он чувствует, совсем близко. Он разрывается между долгом служить и желанием вкусить энергии своего Донора. И не может удержаться от соблазна.
Он срывается, когда получено разрешение напитаться от группы магов, внезапно прибывших на побережье. Естественно, сородичи этим пользуются и отрываются по полной программе. Но не он. Глянув на тускло мерцающие сгустки энергии и представив, что поблизости находится незабываемый деликатес, он отделяется от своих и быстро направляется в сторону замка.
Гонимый нестерпимой жаждой, он не замечает дороги и стремительно влетает внутрь, мгновенно отыскивая привычный уже путь к нужной камере. Но… Донора там нет. Пометавшись в бесплодных попытках отыскать знакомую ауру, он понимает, что нет его и в замке. Однако каким-то непостижимым образом он чувствует, Донор жив и еще не превратился в серое ничто. Но вот где? Он лишь дементор и не умеет выслеживать добычу, словно обученный пес магглов. А ведь когда-то…
Воспоминания вновь поднимаются из глубин памяти, и он свирепеет. Никто из живых существ не смеет лишать его любимого лакомства — так необходимой до болезненных спазмов в горле энергии изумительного деликатеса! Пребывая в непривычном для себя состоянии неконтролируемой ярости, он, наплевав на все разрешения, выпивает едва ли не до дна энергию тех живых, кто попадается ему на пути. От полного опустошения встречных магов его удерживает только вбитый Родителем запрет и страх неизвестности. Он не хочет вновь оказаться в мерзлом и черном безмирье.
Оставив после себя целый сонм еле светящихся от истощения магов и немного согревшись после своего пира, он покидает замок, спеша вернуться к собратьям и наместнику.
Однако на побережье творится что-то непонятное. Никого из дементоров поблизости нет, скорее всего, выполнив свою миссию, они вернулись на отведенную территорию. Но среди деревьев мелькают ауры магов, сбившихся в небольшие группы и спешащих прочь. Почти все они отмечены наместником. Другие маги угасают на земле. Все они без печати лича.
Среди разнообразия энергетических всполохов, заполнивших прибрежный лес, он внезапно замечает знакомую вспышку. Его драгоценный Донор тут!
Он устремляется на манящий свет, предвкушая насыщение теплом и воспоминаниями. Но, немного не долетев до группы магов, среди которых ярким пятном выделяется аура Донора, останавливается, пытаясь разобраться, что происходит. А происходит что-то странное.
Его Донора окружают маги с символом лича-наместника. По их свечению становится понятно, что они испытывают какое-то радостное предвкушение. А вот обычно яркий свет любимого Донора заметно тускнеет, подернувшись серой дымкой паники и страха с проскакивающими искорками боли.
Он прислушивается. Но человеческая речь по-прежнему чужда ему и плохо воспринимается на слух. Слова звучат словно из глубокого тоннеля, сливаясь друг с другом и теряя смысл.
А события тем временем набирают обороты. Один из магов кидает в его Донора сгусток энергии, следом еще один, и Донор застывает на месте, словно замороженный. Аура его полыхает новой, весьма сильной болью. Но он стоит, не предпринимая попыток увернуться или же как-то защититься.
И тогда становится понятно, что Донору собираются причинить вред эти живые… маги!
Ярость вновь разливается внутри, сметая все запреты. Более слепая и всепоглощающая, чем когда бы то ни было. Где-то на периферии мелькают мысли успокоиться и взять эмоции под контроль, не разочаровывать наместника и Родителя, но гнев легко с ними справляется. Больше не сдерживая себя, он кидается в круг, выпивая магов, посмевших покуситься на его личный трофей. Их ауры тут же подергиваются дымкой страха, но ему все равно. Никто в этом мире не смеет причинять вред его любимому Донору!
Он облетает их одного за другим, по кругу, выпивая почти до дна, оставляя им крупицы энергии и прекрасно зная, что она не удержится в слабых телах. Маги мечутся в панике, предпринимая слабые попытки защититься. Только от него нет защиты. По крайней мере эти слабаки не знают, да и, судя по тусклому мерцанию их аур, не смогут применить единственное действенное средство. Страх делает их легкими, но удивительно малопитательными жертвами. А он… чем больше энергии он поглощает, тем теплее ему становится.
И зрение… внезапно он начинает замечать окружающие предметы. Из серых расплывчатых теней они становятся четкими картинками, пусть и немного искаженными.
Выпив энергию третьего или четвертого мага, он понимает, что теперь различает их лица. И пусть вокруг них яркими переливами светятся короны ауры, это не мешает ему видеть отдельные черты. Расширившиеся в ужасе глаза, перекошенные от страха рты... В жалкой попытке защититься они бросают в него энергией, которую он с удовольствием впитывает. Заклинания — внезапно вспоминает он. Но они не могут ему навредить или остановить его. Сейчас, когда он разъярен, его ничто не может удержать от возмездия. А он никогда не испытывал такого неконтролируемого всепоглощающего гнева. И не насыщался настолько полно. Вскоре на лесной поляне в сознании остается только его любимый Донор. Остальные валяются среди деревьев грудами полумертвых тел. Жизненной энергии в них почти не осталось, да и то, что он не допил, медленно утекает, не в силах помочь в восстановлении опустошенных аур, которые угасают одна за другой, но ему сейчас не до них.
Его любимый Донор наконец-то шевелится, хватает какую-то деревяшку из руки одного из поверженных магов и направляет ее на него. Суматошные, дерганные движения не меньше забитой серым туманом ауры свидетельствуют об ужасе, охватившем его. Донора хочется успокоить, пообещать, что не причинит вреда, но, несмотря на разливающееся по телу тепло и значительные изменения в зрении, он все еще не может говорить. Его рот предназначен совсем для другого. И хотя его переполняет выпитая чуть ранее энергия, но вновь ощутить непревзойденный вкус спасенного Донора тянет до дрожи.
Он медленно приближается, ловя плащом пару энергетических сгустков-заклинаний. Его немного ведет, тело непривычно покалывает от избытка собранного ранее тепла. Но устоять перед своим наваждением он не может. Он обещает себе, что возьмет только один глоток… Маленький кусочек энергии, чтобы вновь насладиться уже слегка забытой эйфорией.
Приблизившись вплотную, он преодолевает легкое сопротивление Донора и впервые смотрит на него не как на пищу, а как на живого мага… и отшатывается от неожиданности.
Перед ним оказывается тот блондин, которого он видел в своих последних видениях-воспоминаниях. Да, он сильно изменился, растерял свой лоск, надменность и внешнюю ухоженность. Общая изможденность, спутанные волосы, глубокие тени под глазами... Но это, несомненно, он. И почему-то его взгляд, наполненный страхом, злит сильнее, чем попытки ничтожных людишек навредить ему.
Приблизившись вплотную, он еще раз внимательно смотрит на Донора, впитывая его образ и надеясь, что тот навсегда сохранится в памяти так же, как картинки-воспоминания о прошлой жизни. Чуть согнувшись он прижимается к его рту и резко втягивает энергию.
Первый же глоток приносит долгожданную эйфорию. А в сознании всплывает имя: Люциус! Люциус Малфой! И это имя вызывает внезапную вспышку ярости, которая напрочь сносит все установки Родителя, заставляет забыть все правила и предупреждения и потянуть изнутри золотистую искорку — источник энергии, дарующий живым существам свет. То, что маги называют душой…
В тот же миг его грудь пронзает невыносимой болью, перед глазами расцветает яркая вспышка, и он проваливается в небытие.
Продолжение следует...
Автор: elsiss
Бета: 2524104_aka_ alia
Размер: миди, 4774 слова
Пейринг/Персонажи: Сириус Блэк, Люциус Малфой
Категория: джен
Жанр: мистика, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: АУ
Краткое содержание: Теперь Сириус Блэк знает, что скрывается за Аркой Смерти. Но нужно ли ему это знание?
Размещение: запрещено без разрешения автора. Вторая часть размещена тут
Сириус уже плохо отдает себе отчет, где реальность, а где его воспоминания. Видения проносятся вспышками...Вот они с Джеймсом и Ремусом сражаются с целым отрядом Пожирателей.
— Инкарцеро!
Вспышка.
Вот он закрывает Гарри от Малфоя, который всячески пытается добраться до крестника.
— Ступефай!
Вспышка.
Джеймс отвлекся на появившуюся из ниоткуда Беллу.
— Экспеллиармус!
Вспышка.
Люциус целится в Гарри. Сириус не успевает переключиться так же быстро, как всплывающие в сознании картинки, и кричит, пытаясь предупредить об опасности:
— Джеймс!
В тот же миг в него прилетает какое-то мощное заклятие, откидывая его назад. Грудь раздирает от боли, но на волне адреналина он ее едва чувствует. Зная, что другу грозит опасность, Сириус пытается восстановить опору под ногами, но ее нет. И он падает. Падает, падает, падает в вязкую бесконечность сумрачного холода. На миг перед глазами возникает радостная физиономия дорогой кузины с маниакальным оскалом. Мелькает растерянное лицо Джеймса… Нет, все-таки Гарри. И полный ужаса и странного сожаления взгляд Люциуса Малфоя, губы которого беззвучно произносят какое-то заклинание. Тонкая серебряная нить энергии устремляется в его сторону, но… ничего не происходит. И лишь едва видимая, ветхая от древности серая вуаль слабо колышется над проемом Арки, отрезая все звуки мира, оставшиеся с той стороны.
А он все продолжает падать.
Темная вязкая пустота медленно поглощает его. Он уже не видит реальности. Перед глазами бешеным калейдоскопом проносятся картинки его жизни. И чем глубже он погружается в окружающую его тьму, тем менее четкими и понятными они становятся. Черный колодец с клубящимися завихрениями такого же мрачного, жуткого тумана засасывает его. Крик застревает в горле, обожженном могильным холодом, и изо рта вылетает только едва заметный на темном фоне пар. Тело корежит и ломает, но окружающая стужа скрадывает боль, полностью притупляя чувствительность. И он уже не ощущает ни рук, ни ног, да и себя тоже. Где-то наверху этого чудовищного водоворота осталось светлое пятно его воспоминаний, которое с каждой секундой — или вечностью? Он перестал чувствовать время — становится все меньше и меньше. И вот уже заволокло черным туманом память, и невозможно вспомнить кем он был, да и был ли где-то и когда-то или сразу стал порождением этой всепоглощающей темноты.
Постепенно далеко над головой исчезает последний проблеск света его прошлой жизни. И мрак становится его второй сущностью, его домом и колыбелью.
Он ничего не видит, но внезапно ощущает, что не один здесь. В окружающей его непроглядной мгле присутствуют и другие. Их много. Возможно, сотни таких же, как он, а может быть, совершенно других. Но все они — существа без прошлого и без будущего, приговоренные вечно мерзнуть в жестоких объятиях холода породившей их тьмы. Они суетятся, бестолково мечутся, вероятно, в попытках согреться. Так же как и он. Такие же замерзшие, такие же безликие…
В этом пространстве, словно застывшем в межмирье, времени нет… и жизни тоже нет. Что такое жизнь? Это слово не вызывает у него никаких эмоций. Есть только существование, вечное существование в тисках бесчувственной стужи, царящей вокруг.
В какой-то момент окружающая тьма неуловимо меняется. Она колышется, обжигая и без того измученных холодом существ, и чуть расступается, обдавая слабой волной далекого и такого манящего тепла.
И он вдруг ощущает, что кто-то зовет его… их… Зовет туда, где мир наполнен энергией, которая согреет, где нет этого могильного холода, но есть жизнь с ее призрачной надеждой на спасение и комфорт.
Он устремляется на этот зов, так же как и его невидимые соседи. Призывающий мысленно обращается к каждому из них и ко всем вместе. Он называет себя их Родителем, хотя пока не совсем понятно, что это означает. Но ради него, ради того, кто простирает над ними свою заботу, кто обещает щедро одарить источниками тепла, они готовы на все. Лишь бы вновь не оказаться в черном стылом безмирье.
Окружающее пространство вихрится, кружится, и их с собратьями выталкивает в какое-то странное место, оглушающее множеством новых звуков и ощущений. Вместе с этим в голове появляются сведения о новом мире, в котором они теперь могут существовать. Это Родитель делится с ними информацией, заботясь, чтобы его творения не чувствовали себя новорожденными личинками.
От ментального удара он временно теряет ориентацию, а когда приходит в себя, то пытается осмотреться. Вокруг так же растерянно оглядываются его собратья и клубится холодный туман, но на сей раз намного более светлый. Снизу просматривается огромная рокочущая масса. Кажется, это море, о котором чуть ранее сообщил им Родитель. В нем изредка мелькают небольшие искорки энергии каких-то существ, манящие своим живым теплом. Но они такие крохотные, что вряд ли смогут надолго согреть хотя бы одного из них. Впереди возвышается темная громада замка, где им предстоит продолжать свое существование, откуда, из самого сердца, идет зов Родителя, с нетерпением ждущего своих новых творений.
Азкабан. Странное и непонятное слово. Но отныне именно он должен стать их вместилищем. Привыкшие к абсолютной тьме межмирья, глаза с наслаждением впитывают смену картинок. И особенно — таких манящих ярких вспышек энергии живых существ, обещающих спасти от вечного холода, собранных Родителем в замке для их питания,.
Энергия магов. Он уже любит ее, еще ни разу не попробовав. Ведь она даже издалека кажется теплой и живительной.
Не обращая внимания на невнятные тени своих собратьев, парящих вокруг, он устремляется к замку, с удивлением отмечая скорость, с которой может передвигаться. После черных туманов межмирья необъятные горизонты и просторы этого мира пьянят. Его собратья, ненадолго зависнув над холодной, темной массой воды, бросаются за ним туда, где так маняще мерцают огни живительной энергии.
На подступах к замку их встречает посыл Родителя. Теперь кроме знаний об окружающем пространстве он вкладывает в их головы непреложные правила, пользуясь которыми они смогут бесперебойно подпитываться энергией магов. Азкабан отныне становится их обителью. Там они могут вдоволь насыщаться теплом заключенных, собранных в его стенах. И лишь одно условие ограничивает их свободу: без особого разрешения Родителя ни у кого из магов нельзя забирать все тепло до последней капли. Ни в какой ситуации! Только имея особое распоряжение, можно позволить себе выпить мага до дна. В случае же нарушения этого правила провинившегося ждет ссылка обратно в темное и ледяное безмирье — пространство, из которого их так милостиво вызволили.
В замке они разлетаются по коридорам, отыскивая для себя источники тепла. Это… приятно. Стоит втянуть в себя толику энергии мага, как холод тут же отступает. Только, увы, ненадолго… Опьяненный открывшимися возможностями, он не сразу замечает этот странный факт. Перемещаясь от мага к магу, он впитывает их энергию, приправленную эмоциями, пытается определить, чем они отличаются и кто приятней на вкус.
Постепенно азарт и первичная эйфория сходят на нет, и он вдруг отчетливо понимает, что сколько бы ни забирал тепла у живых существ замка, этого все равно ничтожно мало для того, чтобы согреться. Жалкие крохи не задерживаются в его груди надолго. Они быстро исчезают, истаивают парами тумана, вынуждая вновь и вновь подпитываться, но уже без прежнего удовольствия от процесса. Его окутывает безразличие, словно он все еще находится там, в темных недрах безмирья.
Он замечает, что после многочисленных подпиток энергия магов тускнеет и начинает утекать из тел в окружающее пространство, пока их свет не гаснет окончательно. И когда затухает последняя искра, они просто пропадают из его поля зрения, сливаясь для него с темным камнем замковых стен. Они прекращают свое существование, становясь не более чем пустой ледяной оболочкой, лишенной крупицы тепла.
А еще чужая энергия приносит с собой какие-то непонятные картинки, мелькающие в сознании и выглядящие слишком ярко и резко на фоне привычного серого мира с редким вкраплением вспышек аур живых существ. От этих странных образов хочется скорее избавиться, и, как только тепло покидает его тело, они тоже пропадают, тут же забываются до появления новых.
Существование среди серых стен Азкабана в итоге мало чем отличается от жизни в том темном пространстве, где мерзлый холод превратился в бесконечную вечность. Моменты апатии перемежаются мгновениями, когда можно отхватить чужой, так приятно согревающей энергии. Но и это не приносит изначального удовольствия. Времени вновь нет… Оно тянется густой патокой от подпитки до подпитки, потом резко ускоряется, пролетая искрой в бесконечности бытия, и вновь растягивается нескончаемым жгутом после того, как выпитая энергия покидает тело. Неодолимый холод и невозможность полностью согреться даже при помощи чужой энергии делают его озлобленным. Может, и не только его, но ему нет дела до других сородичей. Так же как и им друг до друга. Лишь Родитель, который заботится о них и позволяет хоть немного согреться, лишь он важен настолько, чтобы обращать внимание на его распоряжения и приказы. Впрочем, этой своей властью Родитель не злоупотребляет.
Часто, впитывая кусок живой энергии, хочется забрать ее у мага полностью, чтобы его свечение погасло. Почему-то кажется, что это подарит хоть немного тепла, даст возможность наконец согреться и никогда больше не ощущать изнуряющего холода. Но от таких поступков удерживает осознание того, что Родитель подобное запретил и будет недоволен нарушением установленных правил.
Монотонное существование длится и длится, ровно до тех пор, пока однажды в одной из верхних камер замка, куда их пускают нечасто, он не натыкается на необычного мага. Он не может видеть его — их глаза не различают ничего, кроме энергетических потоков, — но тот буквально искрит. Его аура светится намного ярче, чем у других, и даже странно, что никто из его собратьев еще не выпил этого удивительного коктейля. Потому что попробовать невыносимо обжигающей энергии хочется нестерпимо.
И он не может удержаться… Пробует. Первый же глоток приносит небывалую эйфорию. Он невольно воспаряет под потолок, не в силах справиться с охватившим его невиданным удовольствием. Однако спустя несколько мгновений на смену этому невероятному чувству насыщения приходит боль. Сводящая с ума, раздирающая нутро боль, которую приносит поток воспоминаний, летящий перед глазами. Происходит что-то странное: образы намного ярче, чем обычно, и очень мучительны.
Не в силах справиться с внезапной вспышкой боли, он быстро перемещается в самые темные уголки замковых подземелий, подальше от странного мага. Там, скрывшись от всех, он с дикой яростью и отчаянием рвет себя в клочья, стремясь выкинуть эти картинки из сознания и памяти и хоть как-то избавиться от мучительных ощущений. Но ничего не помогает. Болит не омертвевшая плоть. Болит что-то, чему он не может найти объяснения и названия.
Он не знает, сколько времени проводит в непроглядной темноте и могильном холоде, от которых уже давно отвык. Постепенно боль утихает, и приходит понимание, что энергия этого мага все еще слегка согревает его изнутри и, несмотря на отголоски боли, не иссякает до конца, как бывало всегда после подпитки. И эйфория… Испытанная в первые моменты эйфория до сих пор туманит разум и доставляет мучительно-болезненное удовольствие.
Первой осознанной эмоцией, охватившей его после того, как будоражащие ощущения немного успокаиваются, становится страх. Страх, что он нарушил приказ Родителя и неосознанно выпил живое существо полностью. Но по ментальной связи не ощущаются недовольство, злоба или какие-то другие признаки гнева создателя. Следующая волна страха — того чувства, которого он никогда прежде не знал, или… забыл? — связана с самим необычным донором. Ведь если он выпил его энергию полностью — а как иначе объяснить, почему она до сих пор его греет? — то никогда больше не сможет испытать подобной эйфории, пусть и сопровождающейся последующей болью. И это пугает гораздо сильнее, чем предполагаемый гнев Родителя.
Сорвавшись с места, он вновь устремляется туда, где оставил свою деликатесную находку.
Однако волнуется он зря. Маг на месте и вполне себе жив. И, судя по цвету ауры, испытывает удивление вперемешку со страхом. А наполняющая его энергия, кажется, с каждым мигом становится все притягательней и ярче. Не в силах удержаться он опять глотает этот удивительный нектар, чтобы вновь воспарить в эйфории и, чуть позже, когда картинки чужой жизни ворвутся в его голову, испытать сильнейшую боль.
Спешно спустившись вниз, он пытается сдерживать себя, чтобы не вернуться к захватившему все его мысли магу. А в его сознании поселяется необъяснимый страх. Страх потерять. И страх обрести.
Вскоре он ловит себя на том, что думает недоступными ему ранее категориями и размышляет о вещах, которые никогда за все свое существование не видел. Картинки-воспоминания, что приносит энергия донора, не растворяются в недрах памяти, как при подпитке от других живых. Благодаря своей четкости и насыщенности они долго еще мелькают перед его внутренним взором, вызывая новые, не испытанные доселе чувства, которым он не сразу может найти объяснение. Лишь со временем подходящие слова всплывают в памяти, словно маяки из давно забытого прошлого. Но он знает, что в его прошлом кроме холодного темного небытия ничего нет. Однако ощущает. Ощущает печаль. Горечь потери. Сожаление. Любопытство… Все это чуждо его природе. Существа вроде него не могут испытывать ничего подобного. Но он почему-то испытывает. Это вносит раздрай в его мерное бытие. Однако ему нравится, и вновь забывать эти эмоции он не намерен.
Все это подталкивает его возвращаться вновь и вновь, чтобы насытиться энергией своего необычно щедрого Донора, даже запах и цвет ауры которого слишком отличаются от прочих магов.
Он старается не злоупотреблять, бороться со своей тягой, приближаться к своему персональному Донору, как можно реже. Но понимает, что проигрывает сам себе. И вместо того, чтобы ограничивать свои визиты, приходит все чаще и чаще.
Он уже привык к невыносимой боли, что рвет его в клочья. И как одержимый вновь и вновь жаждет испить этой необычной энергии, несущей в себе бездну тепла и целый ворох воспоминаний.
Последних становится все больше. И в один совсем не прекрасный момент он понимает, что это воспоминания не Донора, а его собственные. В сотый, а может быть, и в тысячный раз просматривая мелькающие перед взором — который не может четко различать окружающий мир и способен видеть лишь энергию или ауры живых существ — картины, он понемногу учится их систематизировать.
Старинный, мрачный особняк. Он наводит странные чувства… ностальгию, сожаление и злость.
Облик пожилой, затянутой в черное женщины, с недовольством взирающей на него сначала при жизни, а потом из приклеенного к стене портрета.
Лохматый парень в очках. И всегда рядом с ним еще один, забитый и зажатый, со шрамами на лице. Рыжая девчонка, явно пара очкастого. Эта троица как правило весела и зачастую совершает какие-то странные, не поддающиеся логике поступки с не всегда хорошим исходом. Носатый бледный юноша, смотрящий на него с отчаянием и каким-то звериным оскалом человека, доведенного до края. И еще один… мелкий, вертлявый и неприятный, вызывающий почему-то сильнейшее отвращение.
Иногда перед мысленным взором мелькает Азкабан, словно он когда-то и сам был его живым обитателем. И дементоры… — о, теперь он знает, как их называют маги, — дементоры, которых он до умопомрачения боялся.
Позже в воспоминаниях появляется седой длиннобородый старец и худой зеленоглазый мальчишка — точная копия очкастого парня (за исключением глаз, явно доставшихся ему от той рыжей вертихвостки). Облик мальчишки почему-то всегда вызывает бурные эмоции, сильнейшие из которых — сожаление и раскаяние.
Он не до конца понимает в связи с чем возникают чувства к тому или иному персонажу воспоминаний, но не может бороться с ними. Иногда он как драгоценности перебирает все картинки с участием худенького мальчика.
Гарри — в один момент подбрасывает сознание. Его зовут Гарри.
Впервые с того момента, как он появился в этом мире из темной бездны, его обуревают ярость и отчаяние. Хочется уничтожить страшное изуродованное тело, которое в момент перерождения — теперь он начинает понимать и медленно осознавать это — утратило не только память и способность нормально видеть, но и возможность говорить. Дементоры не нуждаются в звуках. Между собой они не общаются, а живые источники энергии — попросту пища — такой чести и не заслуживают. Они всего лишь еда. Как свиньи или куры, дающие магам силу и жизненную энергию.
Хочется выть, орать, скулить от осознания того, кем он стал по прихоти судьбы. А еще хочется выяснить у любимого Донора, что произошло, почему он переродился в теле этого жуткого существа. Но как он ни бьется внутри своего искореженного трансформированного тела, из того, что люди привыкли называть ртом, не вылетает ни единого звука кроме жуткого хриплого дыхания.
Разозлившись на то, что эти мысли не дают ему обрести прежний покой и безразличие, истратив все свое терпение, он плюет на все запреты и правила Родителя и отправляется к своему Донору. Злость... В кои-то веки не хочется умопомрачительно-теплой энергии и новой порции эйфории. Есть лишь какое-то остервенелое желание выпить его до дна, несмотря на угрозу провести остаток существования в могильной стуже безмирья. Желание наказать за то, что заставил мучиться, вынудил все вспомнить, за то, что обретенные воспоминания не могут вернуть прежней жизни, но поглощают все прочие чувства.
На подходе к клетке Донора — камере, поправляет он себя, — его догоняет послание Родителя. Тот созывает всех дементоров в недра замка. Проигнорировать ментальный приказ он не может, и запланированная месть временно отходит на второй план.
Они собираются глубоко-глубоко под поверхностью, в самом сердце Азкабана. И их очень много: сотни, может, больше. Они медленно кружат вдоль толстых стен, сливаясь в сплошной поток колеблющейся черноты. Вдруг одна стена сдвигается, открывая огромный зал, площадь которого сравнима с площадью подножия замка.
Даже измененным зрением видно, что стены зала оплетены тончайшими нитями. Паутина — неожиданно приходит на ум незнакомое слово. Каждая из этих нитей слегка светится энергией и ведет к большому постаменту, который занимает… какое-то существо. Оно сияет перед глазами как огромный, яркий, словно солнечный диск, сгусток энергии. Практически тут же он понимает, что это и есть Родитель.
Вплывшие в зал дементоры кружат у возвышения, словно… в танце? И он чувствует, что тоже не может противиться магии этого места и желаниям создателя и тоже движется вместе со всеми, отдавая ЕМУ всю собранную энергию до капли. Сейчас он отчетливо видит своих собратьев. Они завороженно плывут вокруг постамента и почему-то напоминают ту клубящуюся мерзлую тьму, которая породила их. Наконец, движение замедляется и вскоре все неподвижно застывают, стараясь не пропустить ни одной мысли, что передает им Родитель.
А Родитель сообщает, что заключены новые договора и правила меняются. Теперь они вольны покинуть замок, за пределами которого существует несметное множество живых существ. Увы, ограниченного количества магов в Азкабане не хватает, чтобы все смогли насытиться вдоволь. Но там, в большом мире, энергии будет запредельно много и все его дети согреются навсегда.
«Я отпускаю вас в большой мир! — раздаются в голове его слова. — Там, в благодарность за это, вы должны будете подчиняться воле моего наместника, потому что сам я, увы, не имею права покидать замок. Но я призываю вас не забывать, кто на самом деле ваш Родитель и Создатель! Мы с вами все равно неразрывно связаны навеки!».
Перед мысленным взором мелькает картинка, посланная Родителем: темная, совсем не аппетитная аура лича, который становится их приемным отцом, пока не придет время вновь возвращаться в замок.
Черное море дементоров вокруг возвышения мерно колышется и затем устремляется прочь из зала. И он следует за собратьями словно загипнотизированный. В мыслях мелькает лишь готовность принести пользу и послужить на благо Родителя. Он, как и все они, ощущает странный трепет от того, что может оказаться полезным.
А потом приказ Родителя отходит на второй план. Несвойственное чувство радости приводит его в себя и он вспоминает, что здесь, в Азкабане, по-прежнему остается тот, кто виновен во всех его бедах.
Медленно отделившись от остальных собратьев, спешащих прочь из замка, он слегка отстает и, развернувшись, устремляется в камеру к своему проклятию — любимому и горячо ненавидимому Донору.
Тот ведет себя как-то беспокойно. И это беспокойство яркими искорками подсвечивает его и без того ослепляющую ауру, заставляя метаться по камере в отличие от привычной уже безразличной отрешенности.
Вдруг его энергетическое поле прошивает красная молния. Гнев? Впервые за все время Донор испытывает гнев?
Но когда манящая, незабываемая аура светится так близко, ему становится безразлично, что ощущает Донор. Он плавно приближается, фиксирует тело и привычно уже втягивает свою обычную дозу тепла. Но сегодня что-то не дает ему вовремя остановиться. Возможно, осознание того, что теперь он вряд ли когда-нибудь еще сумеет насладиться этим божественным нектаром. Жизнь магов быстротечна и силы их ограничены, а его впереди ждет неизвестность и новая служба. А возможно, то, что он замечает на ауре своего Донора печать, которая принадлежит наместнику Родителя.
И это почему-то злит.
Не задумываясь о своих действиях, он снова тянет энергию, с трудом удерживаясь, чтобы не взлететь от распирающего его изнутри тепла к потолку. Ибо это значит — разорвать контакт.
Его отрезвляет боль. Лишь она не позволяет забыться настолько, чтобы выпить Донора до капли. Но видимо в этот раз он берет слишком много. Воспоминания врываются лавиной.
Друг Джеймс и его жена Лили, их малыш Гарри, Ремус, отражение огромного черного пса в водной глади, Гарри, повзрослевший и отчитывающий его за что-то.
Бой в каком-то мрачном зале с возвышающейся по центру странной аркой, завешенной таким знакомым плащом.
И, напоследок, лицо красивого светловолосого мага с длиннющей роскошной шевелюрой. Его полные какого-то необъяснимого сожаления глаза, и губы, шепчущие что-то… Едва заметная серебристая вспышка, слетающая тонкой нитью с кончика его палочки и впивающаяся в грудь в тот момент, когда он опрокидывается за завесу Арки и... чернота.
Когда калейдоскоп воспоминаний немного успокаивается, он обнаруживает себя в заброшенном углу подземелий, рвущим грудь и в остервенении царапающим стены. Постепенно вместе с картинками, мелькающими перед взором, ослабевает и боль и, наконец, когда она совсем отступает, он чувствует, что может нормально передвигаться.
Выбравшись из замка, он прислушивается к ощущениям и быстро устремляется туда, где ждет наместник Родителя и где сейчас должны находиться остальные собратья.
Время на службе у лича тянется медленно, хотя и оно и более насыщено событиями, чем в замке. Но его ход по-прежнему ни на что не влияет. Он не знает, как долго уже находится вдали от Азкабана и своего деликатесного Донора. Но, несмотря на это, зависимость от его энергии не проходит. И чем больше утекает времени, тем тяжелее бороться с желанием пойти против всех приказов и вернуться в замок.
Каких-то сложных заданий им не поручают. Иногда приходится пугать магглов — живых существ, чья энергия согревает в разы слабее магической. Они отличаются друг от друга, как солнце от луны. Эти сравнения возникают сами собой, из сложенных на дно памяти воспоминаний о прошлой жизни. Образы-картинки этих небесных светил, как оказалось, ему хорошо знакомы. Только нынешнее его тело не приспособлено видеть то, что не обладает живой энергией. А солнце для него — для всех них — пусть и не губительно, но его прикосновения весьма неприятны.
И в который уже раз ему приходится признать, что их опять обманули. Да, здесь, вдали от замка, живых существ для подпитки намного больше, но и его собратьев немало. Им нечасто разрешают покидать отведенную территорию и, тем более, насыщаться от любого живого существа, а потому в итоге их рацион лишь немного лучше, чем в Азкабане, особенно с учетом запрета подпитываться теплом тех, кто носит на себе печать лича. Впрочем, этих он и сам не хочет. Нет, он не брезгует энергией маггла или мага, потому что вечный холод изнуряет, особенно — после привычного тепла, поступавшего от его Донора. После него энергия прочих живых существ кажется пресной и почти не греющей.
Со временем он становится более беспокойным. Без новых воспоминаний, без привычной эйфории и тепла очень некомфортно. И он уже не представляет, как сможет и дальше выдерживать пытку разлукой и как существовал без этого прежде.
Неизвестно, сколько бы он еще смог вытерпеть, но его с группой собратьев отправляют с очередным заданием на побережье.
Маги, отмеченные наместником, уже давно на месте. У них какая-то своя, неясная ему миссия. Но ему все равно, чем они собираются заниматься. Его с невероятной силой тянет в замок, который, он чувствует, совсем близко. Он разрывается между долгом служить и желанием вкусить энергии своего Донора. И не может удержаться от соблазна.
Он срывается, когда получено разрешение напитаться от группы магов, внезапно прибывших на побережье. Естественно, сородичи этим пользуются и отрываются по полной программе. Но не он. Глянув на тускло мерцающие сгустки энергии и представив, что поблизости находится незабываемый деликатес, он отделяется от своих и быстро направляется в сторону замка.
Гонимый нестерпимой жаждой, он не замечает дороги и стремительно влетает внутрь, мгновенно отыскивая привычный уже путь к нужной камере. Но… Донора там нет. Пометавшись в бесплодных попытках отыскать знакомую ауру, он понимает, что нет его и в замке. Однако каким-то непостижимым образом он чувствует, Донор жив и еще не превратился в серое ничто. Но вот где? Он лишь дементор и не умеет выслеживать добычу, словно обученный пес магглов. А ведь когда-то…
Воспоминания вновь поднимаются из глубин памяти, и он свирепеет. Никто из живых существ не смеет лишать его любимого лакомства — так необходимой до болезненных спазмов в горле энергии изумительного деликатеса! Пребывая в непривычном для себя состоянии неконтролируемой ярости, он, наплевав на все разрешения, выпивает едва ли не до дна энергию тех живых, кто попадается ему на пути. От полного опустошения встречных магов его удерживает только вбитый Родителем запрет и страх неизвестности. Он не хочет вновь оказаться в мерзлом и черном безмирье.
Оставив после себя целый сонм еле светящихся от истощения магов и немного согревшись после своего пира, он покидает замок, спеша вернуться к собратьям и наместнику.
Однако на побережье творится что-то непонятное. Никого из дементоров поблизости нет, скорее всего, выполнив свою миссию, они вернулись на отведенную территорию. Но среди деревьев мелькают ауры магов, сбившихся в небольшие группы и спешащих прочь. Почти все они отмечены наместником. Другие маги угасают на земле. Все они без печати лича.
Среди разнообразия энергетических всполохов, заполнивших прибрежный лес, он внезапно замечает знакомую вспышку. Его драгоценный Донор тут!
Он устремляется на манящий свет, предвкушая насыщение теплом и воспоминаниями. Но, немного не долетев до группы магов, среди которых ярким пятном выделяется аура Донора, останавливается, пытаясь разобраться, что происходит. А происходит что-то странное.
Его Донора окружают маги с символом лича-наместника. По их свечению становится понятно, что они испытывают какое-то радостное предвкушение. А вот обычно яркий свет любимого Донора заметно тускнеет, подернувшись серой дымкой паники и страха с проскакивающими искорками боли.
Он прислушивается. Но человеческая речь по-прежнему чужда ему и плохо воспринимается на слух. Слова звучат словно из глубокого тоннеля, сливаясь друг с другом и теряя смысл.
А события тем временем набирают обороты. Один из магов кидает в его Донора сгусток энергии, следом еще один, и Донор застывает на месте, словно замороженный. Аура его полыхает новой, весьма сильной болью. Но он стоит, не предпринимая попыток увернуться или же как-то защититься.
И тогда становится понятно, что Донору собираются причинить вред эти живые… маги!
Ярость вновь разливается внутри, сметая все запреты. Более слепая и всепоглощающая, чем когда бы то ни было. Где-то на периферии мелькают мысли успокоиться и взять эмоции под контроль, не разочаровывать наместника и Родителя, но гнев легко с ними справляется. Больше не сдерживая себя, он кидается в круг, выпивая магов, посмевших покуситься на его личный трофей. Их ауры тут же подергиваются дымкой страха, но ему все равно. Никто в этом мире не смеет причинять вред его любимому Донору!
Он облетает их одного за другим, по кругу, выпивая почти до дна, оставляя им крупицы энергии и прекрасно зная, что она не удержится в слабых телах. Маги мечутся в панике, предпринимая слабые попытки защититься. Только от него нет защиты. По крайней мере эти слабаки не знают, да и, судя по тусклому мерцанию их аур, не смогут применить единственное действенное средство. Страх делает их легкими, но удивительно малопитательными жертвами. А он… чем больше энергии он поглощает, тем теплее ему становится.
И зрение… внезапно он начинает замечать окружающие предметы. Из серых расплывчатых теней они становятся четкими картинками, пусть и немного искаженными.
Выпив энергию третьего или четвертого мага, он понимает, что теперь различает их лица. И пусть вокруг них яркими переливами светятся короны ауры, это не мешает ему видеть отдельные черты. Расширившиеся в ужасе глаза, перекошенные от страха рты... В жалкой попытке защититься они бросают в него энергией, которую он с удовольствием впитывает. Заклинания — внезапно вспоминает он. Но они не могут ему навредить или остановить его. Сейчас, когда он разъярен, его ничто не может удержать от возмездия. А он никогда не испытывал такого неконтролируемого всепоглощающего гнева. И не насыщался настолько полно. Вскоре на лесной поляне в сознании остается только его любимый Донор. Остальные валяются среди деревьев грудами полумертвых тел. Жизненной энергии в них почти не осталось, да и то, что он не допил, медленно утекает, не в силах помочь в восстановлении опустошенных аур, которые угасают одна за другой, но ему сейчас не до них.
Его любимый Донор наконец-то шевелится, хватает какую-то деревяшку из руки одного из поверженных магов и направляет ее на него. Суматошные, дерганные движения не меньше забитой серым туманом ауры свидетельствуют об ужасе, охватившем его. Донора хочется успокоить, пообещать, что не причинит вреда, но, несмотря на разливающееся по телу тепло и значительные изменения в зрении, он все еще не может говорить. Его рот предназначен совсем для другого. И хотя его переполняет выпитая чуть ранее энергия, но вновь ощутить непревзойденный вкус спасенного Донора тянет до дрожи.
Он медленно приближается, ловя плащом пару энергетических сгустков-заклинаний. Его немного ведет, тело непривычно покалывает от избытка собранного ранее тепла. Но устоять перед своим наваждением он не может. Он обещает себе, что возьмет только один глоток… Маленький кусочек энергии, чтобы вновь насладиться уже слегка забытой эйфорией.
Приблизившись вплотную, он преодолевает легкое сопротивление Донора и впервые смотрит на него не как на пищу, а как на живого мага… и отшатывается от неожиданности.
Перед ним оказывается тот блондин, которого он видел в своих последних видениях-воспоминаниях. Да, он сильно изменился, растерял свой лоск, надменность и внешнюю ухоженность. Общая изможденность, спутанные волосы, глубокие тени под глазами... Но это, несомненно, он. И почему-то его взгляд, наполненный страхом, злит сильнее, чем попытки ничтожных людишек навредить ему.
Приблизившись вплотную, он еще раз внимательно смотрит на Донора, впитывая его образ и надеясь, что тот навсегда сохранится в памяти так же, как картинки-воспоминания о прошлой жизни. Чуть согнувшись он прижимается к его рту и резко втягивает энергию.
Первый же глоток приносит долгожданную эйфорию. А в сознании всплывает имя: Люциус! Люциус Малфой! И это имя вызывает внезапную вспышку ярости, которая напрочь сносит все установки Родителя, заставляет забыть все правила и предупреждения и потянуть изнутри золотистую искорку — источник энергии, дарующий живым существам свет. То, что маги называют душой…
В тот же миг его грудь пронзает невыносимой болью, перед глазами расцветает яркая вспышка, и он проваливается в небытие.
Продолжение следует...
@темы: Фанфики по Гарри Поттеру, Джен, ЗФБ, Арка Смерти, Слэш
-
-
13.04.2018 в 13:00-
-
13.04.2018 в 14:16